Показ спектакля «Чайка»

Сочинение для сцены Льва Додина по мотивам одноимённой пьесы А.П. Чехова

Додин создал коллаж из пьесы, сотворив практически новую пьесу со знакомыми персонажами, которые приобрели другие черты, не утратив связи с персонажами Чехова, ставшими прототипами новых, созданных мыслью и талантом режиссера и воплощенных актерами («Независимая газета»).
Это не «одна из „Чаек“», а её концентрат: и хотя реплики чеховских героев подчас перемешаны, а второстепенные персонажи слиплись друг с другом, превратившись в два в одном, додинское вольное «сочинение на тему» ведет публику по направлению к автору, а не от него: приближает к сути чеховского сюжета, нередко упускаемой из виду 

Исключительность этой чеховской постановки Додина как раз в том и состоит, что режиссёр выдал каждому герою в качестве материала для освоения не просто страдания, а именно призвание, ну и крест, разумеется, в придачу. Иными словами, «Чайка» получилась не про бездарных «стариков», тормозящих даровитых молодых, и не про юных революционеров от искусства, мало что умеющих, но наезжающих на мастеров (как её ставили на протяжении истории). У Додина все герои изумительно талантливы, у каждого – свой вызов мирозданию, а Тригорин Игоря Черневича так и вовсе сам Чехов и есть . 

Разговоры о творчестве не смолкают. Их и в «Чайке», всем известной, много, но здесь в них и смысл, и трагедия, и вдохновение. Некоторые действующие лица пьесы отставлены (нет колоритного доктора и управляющего имением с супругой), а Сорин (Сергей Курышев), Маша (Марина Гончарова) и Медведенко (Олег Рязанцев) искусно встроены в артистическую жизнь Аркадиной (Елизавета Боярская) и Тригорина (Игорь Черневич), Треплева (Никита Каратаев) и Заречной (Анна Завтур),  понимают и разделяют их тревоги. Споры о новых формах, большой идее, о мастерстве  и праве  на свое слово в искусстве захватывают всех. На смену мечтам о славе приходит понимание труда как прекрасной каторги. Артисты уязвимы, беззащитны, и при этом беспощадны друг к другу. Треплев бросает в лицо Тригорину «после Толстого и Тургенева не хочется читать Тригорина». Зрителю остается полюбить их такими, какие они есть, понять и почувствовать, что без театра нельзя! «Без театра нельзя!» – скажет Сорин, разведя руками, и это прозвучит как неопровержимая истина